Яна Вагнер потратила на роман больше пяти лет. Издатель ждал рукопись в 2022 году, потом — в 2023-м, напечатали ее весной 2024-го. Права на экранизацию купили еще до выхода книги. По сюжету, воскресным вечером автомобильный тоннель под Москвой-рекой становится ловушкой для пятисот человек, которые возвращались в город. Выбраться наружу не позволяют захлопнувшиеся по неизвестной причине герметичные двери. Водители и пассажиры не знают, как долго останутся взаперти, и пытаются — кто как может — приспосабливаться к изоляции от внешнего мира.
Критики назвали «Тоннель» социальной антиутопией, показывающей, как общество реагирует на стресс.
Что хотел сказать автор
— Вы пишете в жанрах, требующих от автора умения нагнетать атмосферу страха. Какие задачи это помогает решать?
— В жизни я вообще-то человек позитивный довольно и даже веселый, но страшные истории любила всегда, как читатель и зритель, и в какой-то момент решила попробовать написать свою. Начала с конца света (с него многие начинают) и, гулять так гулять, уничтожила планету вирусом. А потом придумала мрачный такой детектив, и вот сейчас — роман-катастрофу, где опять страшно. Говорить про страх важно — именно из страха рождается зло, которое и приводит к трагедиям.
— В детективе «Кто не спрятался» вы заперли 10 человек в гостинице, отрезанной от внешнего мира из-за неисправного подъемника. В «Тоннеле» вы усложнили себе задачу, поместив уже 500 человек в условия полной герметичности.
— Да и «Вонгозеро» можно считать герметичной историей. Хотя вроде герои там и не заперты, они тоже отделены от мира своими автомобилями и боязнью заразиться вирусом, а потом, в «Живых людях», они и вовсе на острове, это уже абсолютная изоляция. Я вообще люблю такие истории, когда волею случая, как правило недоброго, собирается компания очень разных людей, не готовых друг с другом взаимодействовать. А им вдруг приходится. Это очень удобный драматургический инструмент — напугай человека до полусмерти и запри его где-нибудь, и он сразу начнет говорить правду.
— Вы писали «Тоннель» как роман-катастрофу или сказали себе: на примере условного социума я покажу общество в момент кризиса?
— Все немножко не так устроено с замыслами, во всяком случае у меня. Допускаю, что есть писатели, у которых сразу готово все, полный пакет: идея и смысл, и мораль, а я нет, не умею так. Я могу декорацию только поставить, наполнить ее людьми и придумать для них обстоятельства, а про что на самом деле история, выясняется уже по пути и очень не сразу. И с финалами тоже неясно, как правило, да откуда же можно заранее знать, чем все кончится? Ну, и с жанрами у меня то же самое: я люблю их и, конечно, имею в виду, когда начинаю, но потом забываю, мне-то надо просто историю рассказать. Так что правда ли «Тоннель» — роман-катастрофа, я не знаю. И давайте честно, какая разница?
 Фото: Ольга Паволга, предоставлено героиней публикации 66.RU |
|---|
| «В какой-то момент история начинает рассказывать себя сама. Одних смертей я ожидала, а другие просто случились». |
— У вас ведь был план — кто из персонажей останется в живых, кому придется умереть в середине книги или ближе к финалу?
— Да, план был, в этот раз я не только знала, что кого-то придется убить, а и весь сюжет придумала сразу. Но в какой-то момент история все равно начинает рассказывать себя сама, особенно когда персонажей так много, и одних смертей я ожидала, а другие просто случились. А какие-то — нет, особенно ближе к финалу, там у меня просто, если честно, сдали нервы. Не такая уж я и крепкая, оказалось.
— Есть два подхода у авторов художественной прозы. Одни «учат матчасть», чтобы в тексте все было как в жизни. Другие придумывают собственную реальность — если у них это получается убедительно, читатель верит. Вы разбирались в особенностях работы тоннеля?
— Ну конечно, я много всего прочитала про устройство тоннелей, сервисные коридоры, видеонаблюдение, телефоны для связи и эвакуационные выходы через каждые сто метров. Но придумала же я гермодвери, в конце концов, которых в реальных тоннелях не бывает, так что и в остальном наврала с легким сердцем, все ненужное выкинула, и тоннель у меня вот такой. Декорация, нужная для истории. Которая, помните, вообще на самом деле не про тоннель.
— Людей, которые появляются в ваших книгах, вы встречали в жизни или все написанное — из головы?
— По-моему, никто не пишет «из головы», даже если ему так кажется. Мне еще, например, очень нравится мем «все, что сказано в присутствии писателя, становится собственностью писателя», хотя это просто мем и авторство неизвестно. А еще Дина Рубина как-то сказала: «Вот вы дружите с писателем, а он вас ест». И вообще, это правда неэтичная профессия. И хорошие писатели, и плохие тут равны: мы воруем все, что пригодится для истории, и история нам важнее, так что будьте осторожны.
— У большинства персонажей в «Тоннеле» нет имен — только прозвища, связанные с марками их машин: мама-Пежо, женщина-Мерседес, мальчик-Фольксваген. В именах читатель только запутался бы?
— Вот не знаю опять, нет готового объяснения. Могу просто сказать, где подрезала этот прием — у Кортасара есть рассказ «Южное шоссе» про огромную пробку от Фонтенбло до Парижа, где машины стоят много месяцев (метафора, разумеется), и в рассказе этом ни у кого нет имен. Просто «девушка из Дофина» и «мужчины из Таунуса», и нам больше знать про них и не нужно. Я читала его давно, плохо помню, но прием оценила, и он мне пригодился. С кем-то прием сработал, а с кем-то нет, это видно уже по читательским отзывам и по тому, как часто меня про это спрашивают. Зато вот что я знаю точно: объяснять уже написанные истории — только портить, они сами теперь по себе. Автор все, что мог и хотел, уже сделал, а теперь он вышел из комнаты и не нужен. Вот представьте, что его нет.
 Фото: Ольга Паволга, предоставлено героиней публикации 66.RU |
|---|
| «Я в «Тоннеле» просидела пять лет, и мне сейчас просто бы подышать». |
— Вы уже придумали, как будете испытывать своих персонажей в следующий раз?
— Нет. Я в «Тоннеле» просидела пять лет, и мне сейчас просто бы подышать. Так что следующую историю я пока не слышу, даже не стараюсь. Но в герметичные эксперименты я точно уже наигралась, и она совсем другая будет.
— Год назад вы предложили 66.RU для книжного обзора подборку семейных саг. Может быть, оставив триллеры, напишете теперь сагу?
— Возможно, когда-нибудь. В конце концов, я постоянно меняю жанры, может, рано или поздно дорасту до семейной саги. Пока мне для этого, боюсь, еще не хватает ни возраста, ни материала.
Яна Вагнер и другие писатели
— Литературный критик Галина Юзефович сравнила «Тоннель» с «Повелителем мух» Голдинга. Если продолжать этот ряд, какие еще книги вы бы в него поставили?
— Сравнение с Голдингом я, конечно, устроила себе сама, когда привела цитату из «Повелителя мух» в эпиграфе. Но ряд всегда есть, какое бы ты место в нем ни занимал, причем в 21-м веке, скорей всего, довольно скромное. И в моем ряду это еще «На берегу», например, Невила Шюта, и «Под куполом» Стивена Кинга, и «Далекая радуга» Стругацких. Это все очень разные истории, написанные в разное время, но об одном и том же. Просто разговор не закончен, его вообще закончить нельзя, и я добавила к нему, что сумела.
— У Чака Паланика в книге, как писать романы, есть совет авторам: избавляйтесь от наречий. «Тоннель» — в какой-то степени иллюстрация этого призыва. В отличие от «Кто не спрятался» язык стал более лаконичным. Вы это сделали, чтобы добавить динамики, или материал сам подсказал?
— Ну, в отличие от Паланика, я наречия очень как раз люблю, и прилагательные люблю, и глаголы, и существительные. Части речи все очень бывают полезны, я не стала бы так уж ими разбрасываться. И вообще, попыталась вспомнить сейчас, а вот женщины-писатели есть ли, которые тоже советуют другим, как правильно? Не припомнила почему-то. Но язык в «Тоннеле» и правда другой, он вообще написан иначе, чем «Кто не спрятался» и чем «Вонгозеро», потому что все три истории разные. И не только истории — жанры. Тут вы правы, все решения тебе подсказывает именно задача — конкретная, твоя, и хорошо бы прислушаться к ней, а не к Чаку Паланику, при всем к нему уважении.
 Фото: Ольга Паволга, предоставлено героиней публикации 66.RU |
|---|
| «Я вообще не верю, что в литературе есть правила, согласитесь, ну это было бы очень скучно». |
— Вы читаете книги других авторов, где они рассказывают, как, по их мнению, надо писать художественную прозу?
— Нет. Я вообще не верю, что в литературе есть правила, согласитесь, ну это было бы очень скучно. А тем более я не верю, что есть рецепты идеального текста, и чужие точно не универсальны. Ничей текст не идеален, и то, что работает у одних, не подходит другим, и наоборот, да и задачи у нас у всех разные, будем честны. У писателей, знаете, такая работа тяжелая, нервная, что нам лучше бы не лекции читать с кафедры, а, скорее, группу поддержки устроить какую-то, как у анонимных алкоголиков. Обниматься и хлопать, делиться проблемами, угощать друг друга печеньем.
— Поскольку тиражи книг не растут, автор, потративший на роман пять лет, получит небольшой гонорар. Продажа прав на экранизацию — единственный верный способ заработать?
— Если нужен именно верный способ заработать, я на писательство точно бы не ставила. Сценаристам, даже не очень умелым, и тем платят больше в разы, и вообще можно кодером стать, например, а не мучиться с текстами — тоже просто сидишь себе у компьютера, в офис не надо, и результат понадежней. Но совсем уж не сбрасывайте писателей со счетов. Стартовый гонорар у нас никогда не космический, как и тираж. 21-й век, литература больше не массовое искусство. А все же и сегодня бывает, что книгу вдруг начинают читать, и читать, и читать, переиздавать, переводить, допечатывать. Экранизировать тоже, и это очень на пользу, но у кино, во-первых, срок жизни короче, оно моложе и быстрее поэтому устаревает. А во-вторых, и кино наше тоже не такое, поверьте, богатое. Так что все-таки кодить вернее, да почти все — вернее, просто писатели — странные люди, зависимые, им почему-то хочется рассказывать истории. И в редких случаях до сих пор им везет иногда, и это занятие может их прокормить.
 Фото: Ольга Паволга, предоставлено героиней публикации 66.RU |
|---|
| «Ты просто приносишь читателю свою историю, которую рассказал, как умел, а он или понимает ее вдруг и любит, или нет». |
— Вы пишете в расчете на то, что по вашей книге будут снимать сериалы — мысленно превращаете текст в кино, чтобы упростить работу будущим сценаристам?
— Вот про кого я точно не думаю — про будущих сценаристов, дай им бог здоровья, у них тоже работа нелегкая. И вообще слово «расчет», по-моему, неприличное, ну как это можно — писать «в расчете», зачем? Тогда точно получится ерунда. А если б и стоило про кого-то подумать, тогда уж про читателя, но и тут нет места расчету, эти отношения тоже иначе устроены. Ты ему просто приносишь свою историю, которую рассказал, как умел, а он или понимает ее вдруг и любит, или нет.
— Переводчик Алексей Поляринов отметил, что в англоязычной литературе нет жестких перегородок между прозой и жанровыми книгами. В списке лучших американских романов за 100 лет — детективы, нуары и фантастика. Есть вероятность, что триллеры, детективы и романы-катастрофы попадут в школьную программу?
— Не могу сказать, что ориентируюсь в современной школьной программе, но и в нашей классической литературе жанровые произведения давно уже есть, конечно: «Преступление и наказание», разумеется, — детектив, «Вий» — хоррор, «Анна Каренина» — любовный роман, а «Мастер и Маргарита» — фантастический. Так что перегородки эти искусственные, и граница вообще в другом месте. Литература бывает всего двух видов: хорошая и плохая, и хорошая становится классикой, а плохую никто не вспомнит просто лет через десять, а тем более — через сто.
